«Технология едет на хайпе». Зачем архитекторы проектируют жилые кварталы в метавселенных

Множество цифровых сервисов собирает ценные данные о поведении людей. Информация помогает в числе прочего проектировать дома, которые будут удобны для жителей. Одной из первых новые технологии в своей работе начала использовать компания Archinform. Корреспондент 66.RU поговорил с основателем и руководителем бюро Тимуром Абдуллаевым о том, почему архитекторам полезно находиться в виртуальной реальности и когда искусственному интеллекту доверят рассчитать несущую способность стен здания. Также бывший главный архитектор Екатеринбурга оценил систему согласования внешнего вида новостроек, которая с сентября заработала в российских городах, и высказался о будущем спортивных объектов, построенных специально к Универсиаде.

За последние полтора года многие именитые архитектурные бюро начали исследовать метавселенные. Zaha Hadid Architects спроектировала виртуальный город Liberland Metaverse, где можно открыть бизнес, купить свободный участок, построить на нем дом, а также посмотреть на существующие здания и общественные пространства: мэрию, центральную площадь и выставочный центр.

Медиахолдинг Vice Media Group уже перевел своих сотрудников в цифровой офис, созданный датской архитектурной студией BIG. В штаб-квартире члены команды работают, проводят переговоры и планерки с коллегами из других стран.

Архитекторы считают, что в будущем в метавселенных будет появляться все больше представительств компаний, а недвижимость, которая сейчас там существует, можно перенести и в реальный мир.

В России пока мало примеров того, как архитекторы используют метавселенные в создании проектов. Один из них — екатеринбургская компания ArchInform.

— Тут нужно понять, чего мы хотим добиться. Метавселенные могут быть интересным способом побега из реальности, а цифровая архитектура — альтернативным способом (через NFT) вложения денег. Это уже сегодняшняя реальность.

Если говорить про метаверс в прикладном смысле, как о технологии проектирования, то таковой она еще не является. При всей диджитализации и цифровизации нашей жизни архитектурная сфера — очень земная. Но метаверс может быть интересен, например, с точки зрения тестирования пилотных моделей и получения обратной связи.

Перед тем как мы начинаем думать над концепцией здания, квартала, микрорайона, нужно считать пользовательский запрос: проанализировать открытые данные, спросить людей, понаблюдать за ними, провести глубинные интервью. Такие исследования требуют много времени. Но в виртуальном мире их можно завершить быстрее и достовернее оценить поведенческие модели людей.

Люди настоящие, их поведение и рефлексы настоящие, но происходит все внутри симулятора. Например, ты можешь в метаверсе бежать своим аватаром и, наступив в лужу, начать отряхивать ногу. Хотя вроде бы зачем ее отряхивать, лужа ведь ненастоящая?

— Небольшая предыстория. Началось все с того, что мы стали модераторами студенческого воркшопа на тему архитектуры будущего в рамках фестиваля «Открытый город». Вместе с участниками воркшопа, студентами и молодыми архитекторами, мы разработали свое метапространство, и результатом стал готовый прототип цифрового сервиса Сity Insight, посвященный соседскому сообществу, опыту взаимодействия участников между собой и с окружающей средой.

Когда люди покупают квартиру в жилом комплексе, они не представляют, кто будут их соседи. Они ничего не знают про то комьюнити, в которое попадут — это будет мамочка с детьми или молодой холостяк. В 50% случаях это становится сюрпризом. Причем неприятным. И дальше начинается ругань, соседские чатики про то, что кто-то выгулял собаку на детской площадке, а кто-то перекрыл чужую машину.

Мы предложили метавселенную, где покупатели жилья становятся виртуальными соседями. Создается виртуальный дом, он наполняется аватарами реальных людей, они получают возможность познакомиться друг с другом, о чем-то договориться, обсудить, что они хотят видеть на первом этаже — алкомаркет, кофейню или парикмахерскую.

Параллельно проектируется реальный дом, данные из метаверса становятся формой бесконечной обратной связи. Девелопер, реагируя на запрос, может оперативнее скорректировать проектное решение. А еще мы узнаем, как люди выбирают маршруты, где кратчайшая дорога, куда они заходят по пути на работу или с работы и многое другое.

— Пока история едет на волне хайпа. И в это играют многие. В основном молодое поколение. Но не только.

Задам встречный вопрос: многие присутствуют в соцсетях? Наверное, многие. Здесь можно провести аналогии с интернетом. Существует много разных определений, что такое метаверс, но мне кажется наиболее точным одно: метаверс — это трехмерный интернет.

Когда появился интернет, люди радовались, что можно письма друг другу отправлять. Сейчас такая оценка полезности смешно звучит. С метавселенными, как и с любой другой технологией на старте, так же. Сейчас мы думаем: «можно аватары создавать, бегать везде — весело». На самом деле эта история требует переключения мозга. Если технологию рассматривать как трехмерный интернет, то спектр возможного использования расширяется.

— Архитектура охватывает многие сферы знаний. Поэтому архитектор немного культуролог, социолог, экономист, маркетолог, а теперь — еще и айтишник. Тулбар постоянно дополняется новыми значками. Чтобы качественно выполнять работу, мы вынуждены агрегировать большое количество знаний. По сути, архитектурные бюро и так IT-компании. У нас есть целые отделы специалистов, которые не проектируют, а оперируют цифровыми системами — взять хотя бы ту же технологию BIM-проектирования.

То же самое происходит с нейросетями: появляются специалисты, задача которых — грамотно формулировать запросы. И это уже сейчас становится отдельным видом профессиональной деятельности.

— В относительно безответственных ситуациях такой сценарий возможен. В теории было бы классно разгрузить архитектора, скажем, от работы с подбором аналогов и других задач, где не нужны уникальные творческие решения. Но есть две проблемы, которые меня волнуют.

Во-первых, как это будет регулироваться с точки зрения авторского права? Нейросеть — это генератор, который подбирает и компилирует информацию на основе загруженных в него образов и текстов. Они тоже являются элементами авторского права. До поры до времени государству нет дела до этой сферы. Пока не возникнет серьезных точек конфронтации.

Во-вторых, кто возьмет на себя ответственность за ошибки нейросетей? Одно дело нарисовать картинки и повесить у себя дома, а другое — когда машина лезет в расчетную модель здания и расставляет колонны. И вот вдруг это здание упадет — кого признают виновным?

— Беспилотные автомобили — такая же неурегулированная сфера. Вообще именно законодательство — главный камень преткновения. Поэтому эти технологии не так легко и быстро попадают в нашу жизнь.

— Когда в этой сфера сформируется серьезный коммерческий запрос, когда в ней появятся деньги, тогда она получит массовое распространение. Сейчас для нас — это возможность прокачать себя в новых технологиях. Но так в любом начинании, пионер в нужный момент оказывается впереди всех.

— В Екатеринбурге система согласования архитектурно-градостроительного облика (АГО) появилась в 2015 году. Тогда это было передовым опытом. В то время я занимал должность главного архитектора, и меня удивило, что в городе не существовало единой информационной базы согласованных архитектурных объектов. Я не знал, что построят в условном квартале через год и как это будет выглядеть. Осмысленно управлять градостроительным развитием без систематизированной информации нельзя.

Любое новшество внедряется тяжело. Никто не хочет совершать дополнительные действия. Кто-то саботирует, кто-то выполняет требования неправильно. От этого возникает конфликт. Но в целом созданная нами в 2015 году система согласования АГО функционировала неплохо: бизнес понимал, что есть общие правила. Город — это общее пространство для жизни для большого числа различных сообществ, интересы которых тоже нужно учитывать. Поэтому, я уверен, что такая система в том или ином виде должна существовать в любом городе.

— МНГП и ПЗЗ не оценивают стройки с точки зрения перекрестного влияния на соседние здания и не могут ответить на вопрос, целесообразно ли строить 25-этажку рядом с трехэтажным кирпичным зданием. Так же как и не учитывают культурный и исторический контекст. И здесь без экспертного заключения не обойтись. А с другой стороны, важно не допустить вкусовщины при оценке АГО, когда все базируется на субъективных критериях.

Три года назад действовавшее в городе с 2015 года положение об АГО стало предметом ожесточенной полемики между девелоперами и администрацией Екатеринбурга. В итоге была пролоббирована отмена действовавших административно правовых актов, а город проиграл выдвинутые со стороны застройщиков судебные иски. Но я считаю, что в противопоставлении необходимости регулирования застройки и желания обеспечить свободу для предпринимателя мы похоронили прогрессивную идею.

В тот момент опыт регулирования АГО в Екатеринбурге начали перенимать другие крупные города, желающие ввести практику регулирования городской застройки. Тем интереснее, что сейчас, спустя несколько лет, на федеральном уровне правительство де юре, официально признало необходимость регулирования архитектурного развития городов. И это, безусловно, подтверждает правильность наших мыслей и действий в 2015 году.

В России — суперлиберальное градостроительное законодательство, которое разрешает все и везде. Положение об АГО — это не панацея от всех градостроительных проблем, но это одна из составных частей общей системы, которая должна помогать городу развиваться в правильном направлении.

— Почему в 2020 году город проиграл суды? Потому что за позицией администрации не стояло весомой федеральной законодательной базы. Мы смогли закрепить АГО только на уровне Правил благоустройства. Сейчас это можно сделать на основе постановления Правительства РФ, и это является весомым легитимным основанием, чтобы города могли что-то настраивать в архитектурном плане, а не просто отдавать территории на откуп строительной индустрии, которая сама с застройкой как-то разберется.

— Мотивы разные, но в том и другом случае цель одна: обеспечить качество развития городов.

Не так давно по стране прокатилась программа «Комфортная городская среда». Мы наконец-то начали обсуждать вопросы реконструкции парков и набережных. Они стали прямым поручением для губернаторов из федерального центра.

В новейшей истории стройкомплекс никогда не оперировал словом «качество» — таких KPI не устанавливалось. Существуют только прописанные количественные показатели: сколько нужно ввести квадратных метров жилья. Сейчас федеральные власти впервые официально признали необходимость оценки качества архитектурных решений.

— Правительство выпустило постановление, которое предписывает муниципалитетам разработать порядок согласования. То есть определить критерии и то, как эти решения будут претворяться в жизнь. Как это оценивать — сложный вопрос. Оцифровать архитектуру — очень сложно. Интересно посмотреть, как к этой задаче подойдут в мэрии.

Не исключено, что все сведется к формальным, простым и измеряемым параметрам. Получится максимально облегченный документ, без сложных вариантов оценки ситуации, чтобы лишний раз не провоцировать конфликты. Но я считаю, что город — это очень сложная система, нуждающаяся в дифференциации подходов к развитию разных районов и кварталов. Невозможно все причесать под одну гребенку.

Некоторые города имеют регламент застройки центральной части. Например, в историческом центре Казани мы видим среду, характерную только для нее. И заметьте, от того, что там есть правила, городская экономика не умерла, девелоперские проекты не исчезли.

Екатеринбургу не обязательно идти по пути Казани, Москвы или Петербурга. Это повод задуматься, каким мы хотим показать город нашим потомкам через 100 лет, и сказать: «это и есть Екатеринбург».

— Здание создавалось к Универсиаде. У Международной федерации студенческого спорта (FISU) есть строгие регламенты проведения соревнований и требования к спорткомплексам: спортсмены, зрители, судьи и персонал не должны пересекаться. И мы досконально изучили всю логистику, узнали, как перемещаются делегации, как тренируются команды перед стартом, как проводятся видеотрансляции.

Когда логистические цепочки наслаиваются друг на друга, здание становится сложным, как микросхема. Тут нет заранее готового решения.

— Конечно, мы изучили, как устроены недавно построенные дворцы водных видов спорта: в Баку, Будапеште и Казани. Оказалось, что везде очень по-разному.

К примеру, изначально в спорткомплексе в Казани одна из стен представляла собой витраж. Архитекторы предполагали, что это станет эстетической особенностью. А в итоге поверхность пришлось прикрыть блэкаут-пленкой. Дело в том, боковой свет оставлял столько бликов на воде, что те мешали телекамерам.

Как правило, много проблем возникает с обслуживанием таких огромных зданий. Поэтому у нас есть подземный этаж, куда могут заезжать грузовики. Но из-за сложных грунтов его нельзя было полностью разместить под землей. Соответственно, мы приняли решение чуть-чуть поднять здание, что дало интересный эффект сложной ландшафтной пластики за счет террасирования благоустройства.

Я видел, как многие зрители, не являющиеся профессионалами в архитектуре, рассматривали дворец с разных сторон, фотографировались на его фоне. Это приятно. Это значит, мы смогли добиться правильного эмоционального и энергетического эффекта.

— Всегда есть кульминационный момент, под который разрабатывался мегаспортивный объект. И понятно, что второго такого может не случиться никогда. Но мы ведь не хотим создавать одноразовые здания. Поэтому мы на старте думали о том, как здание может быть перепрофилировано для массового спорта.

Основная ценность для города в том, что дворец будет способствовать здоровому образу жизни и популяризации массового спорта. Екатеринбург/Свердловск и так является родиной многих именитых спортсменов — Александра Попова, Юрия Прилукова. Так почему бы не воспитать новых чемпионов? Это тоже является большим капиталом города.

Но парадокс в том, что в таких специализированных спортивных аренах нельзя проводить любительские соревнования. В основном бассейне, где стоят трибуны, нельзя проводить учебные занятия, поскольку он слишком глубокий. Но зато есть тренировочный бассейн, который легко может для этого трансформироваться.

— В первую очередь — массовый спорт. В чем специфика? Когда проходят международные соревнования, то у каждой национальной команды должна быть своя раздевалка. В обычной жизни достаточно двух. И мы думаем, что лишние раздевалки могут быть перепрофилированы под помещения для различных секций, оздоровительные центры и тренажерные залы. Также большие площади на момент проведения соревнования используются как пресс центр, и они тоже являются ресурсом для функциональной трансформации.

— И да, и нет. С одной стороны, сделать что-то в городском контексте — всегда интересно. С другой, сам масштаб здания исключает возможность появления в сложившейся городской среде. Для него просто не найти места. Теоретически если бы мы захотели посадить ДВВС вместо Ледовой арены, то он бы занял весь квартал от Декабристов до Куйбышева.

К тому же здание хорошо смотрится с самолета. И это тоже визитная карточка, когда город встречает гостей такими интересными объектами.

Что касается Новокольцовского, то мы порой сами удивляемся, оглядываясь на пять–десять лет назад, сколько всего поменялось: выросли целые микрорайоны. Для Новокольцовского дворец станет драйвером, знаковым сооружением, который привлечет туда новых жителей. Потому что людям интересно жить там, где есть классная инфраструктура.

Да, возможно, некоторое время ДВВС будет пользоваться ограниченное количество людей: туда нужно приехать, а дорожная инфраструктура не до конца готова. Но я уверен, что это вопрос нескольких лет.

— Да, на этот вопрос нигде в мире нет ответа. Окупаемость спортивных арен, где создан такой график загрузки, который отбивает свое содержание, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Большой спорт в нашей стране в любом случае дотационный. И город с областью действительно должны понимать, как содержать и эксплуатировать эти объекты. Это одна из главных сложностей.